Эрнест Мацкявичюс: "Рассчитываю на свою совесть"

На днях в Вильнюсе прошел вечер памяти замечательного режиссера, актера и драматурга Гедрюса Мацкявичюса, безвременно ушедшего от нас год назад, на котором состоялась презентация его книги "Преодоление". Ее подготовил к печати и написал первую часть сын Гедрюса Эрнест Мацкявичюс, известный тележурналист, ведущий программы "Вести" на телеканале "Россия".

(”Экспресс-неделя” Nr. 23 # 4 июня 2009 года)

Имя Гедрюса Мацкявичюса - знаковое для поколения 70-80-х, а также для всех тех, кто увлечен театром. Он начинал артистическую деятельность в Вильнюсском молодежном театре, в 1967 году был удостоен звания "Лучший мим Прибалтики". Работал в гремевшем на всю страну Каунасском театре пантомимы, а после его закрытия уехал в 1972 году в Москву, где занимался в ГИТИСе у Марии Кнебель - ученицы Константина Станиславского. В годы учебы Гедрюс Мацкявичюс создал свой уникальный Театр пластической драмы, который приютил у себя в доме культуры Институт ядерной физики имени Курчатова, охотно открывавший двери всем вольнодумцам и новаторам.
Первый спектакль "Преодоление", поставленный Гедрюсом в 1975 году, буквально взорвал театральный мир. Только с помощью движений актеры воссоздали историю жизни Микеланджело, сумели передать процесс творчества, рождение статуи Давида. Это была революция. Затем последовали "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты" Пабло Неруды, "Вьюга" по поэме Блока "Двенадцать", "Блеск золотого руна", "Времена года" и многие другие спектакли, которые благодарная публика до сих пор считает откровением. Гедрюсу Мацкявичюсу удалось даже перевести на язык движений роман Айтматова "И дольше века длится день". Композитор Альфред Шнитке, работавший с ним над спектаклем "Желтый звук", в основу которого легла книга художника Василия Кандинского, отмечал, что это "удивительный, совершенно оригинальный театр с перспективой рождения новой ветви музыкального театра, где нет профанирующего смысл слова, а есть не искаженная мыслью эмоция и мысль".
Театр Гедрюса Мацкявичюса просуществовал до начала перестройки в СССР. Потом были другие театры и постановки (последняя из них - "Пошли мне сад" по мотивам поэм Цветаевой, которую актеры репетировали в больничной палате прикованного к постели режиссера).
Он умер 13 января 2008 года неполных 63 лет. Имя Гедрюса Мацкявичюса, гениального новатора и открывателя, вписано в энциклопедию театрального искусства. Его ученик и актер театра Павел Брюн вот уже 20 лет развивает на практике идеи учителя в знаменитом на весь мир цирке "Дю Солей".
Об отце, о книге и о судьбе мы беседуем с Эрнестом Мацкявичюсом.

- Как складывалась эта книга?
- Ей трудно дать жанровое определение, как, собственно, и театру, созданному отцом. Она называется "Преодоление". Так назывался и первый спектакль отца, рассказывающий о судьбе Микеланджело, о его поисках, борьбе и сомнениях. И в этом смысле спектакль был автобиографическим. Это книга о том, о чем молчал театр Мацкявичюса.
- Кем был для вас отец?
- Это как раз тот вопрос, на который я пытался дать ответ в своей части книги. Поэтому скорее это история человеческих взаимоотношений, чем какой-то рассказ о себе. Я на этот вопрос пытался ответить всю жизнь, а отец, по-моему, задавался вопросом, что такое сын. Моя глава называется "С.Н.Ы.". Это разорванные буквы, не имеющие очевидного смысла. С ними связана одна семейная история. Мы как-то играли в слова из букв, составляемые в именительном падеже. Папе достались три буквы "с", "н" и "ы". Он долго их вертел и не мог составить слово, ведь "сны" - это множественное число. Я сказал: "Попробуй "сын". Он посмотрел с недоумением: а что такое "сын"? Тогда все засмеялись, я обиделся, и эта история стала своеобразной семейной легендой, прологом наших взаимоотношений. Тем не менее ответ на вопрос, кем был отец для меня, дается в моем эссе. Он был для меня другом, очень близким, наверное, самым близким. Но право на эту дружбу мне надо было заслужить. Надеюсь, что мне это удалось.
- Вы всегда жили вместе с ним?
- Нет. Когда я ушел в армию, мои родители разошлись. Они потом снова помирились с моей помощью, были друзьями. Мама была с ним рядом до его смерти. Когда вернулся из армии, жил некоторое время с мамой. Потом у меня появилась отдельная квартира. Мы жили отдельно, но с папой созванивались каждый день. Это превратилось в своего рода ритуал: даже если разговор длился минуты три, мы выясняли, все ли в порядке друг у друга. Когда отец плохо себя чувствовал, он не любил разговаривать.
- Он был закрытым человеком?
- Как раз наоборот. Он любил гостей, любил общаться и всегда был центром, вокруг которого вращается Вселенная. И наша первая московская квартира, в которую я переехал из Вильнюса, была без преувеличений одним из культурных центров Москвы. Когда пришла страшная болезнь и отец не мог самостоятельно передвигаться, то как человек, который владел телом в совершенстве, он не мог с этим смириться и допускал только ближний круг людей.
- Он похоронен в Литве, насколько мне известно. Это была его воля?
- Да, его. Были два прощания: в Москве, где состоялась кремация, и на родине - в деревне Грибенай, рядом с его с мамой. Вчера я как раз ездил на его могилу.
- Профессия отца на вас как-то повлияла?
- В какой-то степени да. Например, склонность к литературе. Она не противоречит моей профессии, которая часто такая рутинная и не оставляет времени для того, чтобы остановиться, думать о смысле жизни...
- Именно об этом постоянно думал ваш отец, как я понимаю. У вас другая жизнь, другой мир...
- Я, конечно, внешне более приспособлен к внешнему миру, чем он. Он был абсолютно наивный человек. Он был гений в искусстве, но в быту очень многих вещей не понимал. Не всегда хорошо разбирался в людях и всем очень доверял, чем пользовались многие проходимцы, которые вели себя недостойно. Это сказывалось на работе, на тех поступках, которые он совершал по судьбе.
- Закрытие Театра пластической драмы было для него большой трагедией?
- Когда он уходил из театра, то держался, говорил, что это было осознанное решение, что театр живет, как говорил Станиславский, лет 15. Но в книге есть глава "Реквием", из которой видно, как тяжело далось ему это прощание. Однако отец считал, что все должно оставаться как есть. Мир чувств и переживаний того времени - это уже история, а трогать историю преступно. Он никогда не менял спектакли, даже если видел в них некоторые огрехи.
- Есть глава в книге, посвященная его личной жизни?
- Нет. В "Реквиеме" это проскальзывает, но в основном эта книга о театре, о том, как он создавал свои спектакли. Папа объясняет простым, даже будничным языком технологию рождения шедевра, как все соединяется в единое целое. Это бесценно для людей, интересующихся природой творчества. Но есть многие моменты, интересные для широкого читателя.
- Вы знаете литовский язык?
- Не очень хорошо. Дома мы говорили по-русски, хотя мама в совершенстве владеет литовским. Жалко конечно, но никогда не поздно.
- По-русски вы говорите прекрасно, что и доказали, будучи парламентским корреспондентом. Что это за работа такая и как туда попадают?
- В парламенте я оказался просто. Это был 1993 год. Я учился тогда на факультете журналистики. В то время ломались системы, стереотипы, все представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Требовались свежие мозги. И тут оказались мы, готовенькие. Весь наш курс состоялся и все до сих пор хорошо чувствуют себя на телевидении. Андрей Малахов, Наташа Мальцева, Андрей Черкасов - мои однокурсники. На канале "Россия", где я сейчас работаю, тоже много моих однокурсников. Урожайный курс оказался, в нужное время, на нужном месте, на сломе эпох. Так произошло с моей работой парламентским корреспондентом. Я только пришел на НТВ и меня послали в Думу. Получился хороший репортаж. Понравилось. Мне и говорят: "Съезди еще раз". Так и прижился там почти на семь с половиной лет. Ведь и о скучных вещах можно рассказывать интересно. Мне повезло. Вообще жизнь человека состоит из шансов. Но надо в какой-то момент понять, что это твой шанс, и его реализовать. Шанс может и не представиться. У меня были периоды застоя, когда ничего не меняется, подкрадывается кризис, рабочий и духовный. А потом - раз, и что-то меняется, появляется всплеск, и начинаешь двигаться в новом направлении.
- Работа в Думе была для вас интересной?
- Очень. Там жизнь тогда бурлила. Мне знакомые зрители признавались, что репортажи из Думы смотрят как сериалы. Завязались отношения со всеми политиками. Геннадий Андреевич Зюганов, например, всегда звонит и поздравляет с днем рождения. (Эрнесту Мацкявичюсу недавно исполнилось 40 лет. - Ред.) Там есть очень интересные, остроумные люди, Андрей Исаев, например. Сложились отношения с Жириновским. Он на самом деле не всегда таков, каким его видят. Я вел как-то на радио парламентские дебаты. А после гриппа сел голос. Среди гостей был и Жириновский. Он посмотрел на меня с жалостью и говорит: "Эрнест, ты не волнуйся. Только показывай пальцем, кому сколько говорить, а потом жестом, что время истекло". И надо отдать должное, укладывался в рамки, ни разу не пережал.
- С НТВ вы ушли вместе с командой Киселева, когда там произошел скандал, но на ТВ-6, куда он вас привел, передачи Эрнеста Мацкявичюса так и не появились...
- С НТВ я ушел в 2002 году на ТВ-6, потом мой учитель, мой "гуру" Олег Добродеев возглавил ВГТРК (концерн, куда входят несколько телевизионных и радиоканалов) и позвал меня на канал "Россия", где я вел утреннюю программу "Пролог". Это были интервью с известными людьми. Затем были утренние новости в передаче "С добрым утром, Россия", "Вести+" (актуальные интервью), ну а теперь "Вести" в 20 часов вместе с Марией Ким.
- Еще не устали?
- По затратам это колоссальный труд. Наверное, можно меньше времени тратить на подготовку. Но мне важно отвечать за все, что делаю. Я сам работаю с текстами информаций. Прихожу в 10.30 и ухожу полдесятого вечером. Режим работы - через неделю. Неделя есть на то, чтобы прийти в себя. Людей начинаю узнавать только на третьи сутки после рабочей недели.
- Осенью минувшего года вы вели беседу с В.В.Путиным. Он сам захотел, чтобы вы были ведущим?
- Я не знаю весь механизм, но он, безусловно, участвовал в выборе ведущих. Работать было просто, хотя я очень волновался. Мы ведь не смогли поговорить ни накануне, ни перед эфиром. Только в студии встретились и поздоровались. Но после первого "ответа-вопроса" я понял, что все получится. Путин очень хорошо владеет ситуацией и умеет чувствовать собеседника, работать на его волне. В этом состоит и задача ведущего, так что получилось очень легко. Я ему потом об этом сказал. Больше такого опыта у меня пока не было.
- Вы успешный человек?
- Это абсолютно условное понятие. Какие-то атрибуты успешности присутствуют. Но для меня успех - не самоцель. Конечно, приятно быть известным, но я уже немного другими категориями живу. Начал с некоторых пор и по-другому рассуждать. Главное, как я думаю, в том, что в каждом человеке присутствует стремление к гармонии внутри себя. Для кого-то эти атрибуты успеха и есть гармония. Для кого-то гармония - это дом на Рублевке.
- А для вас?
- Ой, нет, у меня только маленькая дачка на Ярославке. Тоже хорошо, что это есть. Не надо мне Рублевок. Господь все равно посылает нам столько, сколько нам нужно. И не надо его гневить, требовать лишнего и бесполезного.
У меня есть то, ради чего я живу. Это маленькая дочка. Я четко это знаю. Такое знание здорово облегчает понимание ситуации и оценку критериев успеха. Критерии успеха для меня - хорошее самочувствие и счастливые глаза моей дочери. А работаю ли я ведущим или репортером... Конечно, мне приятно появляться пред аудиторией. Наверное, театральные гены дают о себе знать.
Вообще трудно сказать, что такое успех... Когда готовил вечер в Москве, посвященный памяти отца, тоже очень многое перевернулось, заставило задуматься: а тот ли я путь выбрал? Говорят, история, судьба не имеют сослагательного наклонения. Но иногда так хочется пофантазировать. С другой стороны, вдруг в каком-то возрасте это сослагательное наклонение можно будет реализовать.
- Перевести сослагательное в утвердительное. Наверное, это трудно при вашей нынешней профессии. Владимир Познер говорил, что телеведущий живет только на экране...
- Да, ведущий исчез с экрана - и его забудут через неделю-две. Конечно, хочется оставить после себя что-то. Нет, не материальное, более личное.
- Есть каналы, передачи, где бы вы не хотели работать?- Есть, конечно, но не буду их называть. Есть передачи, куда не пришел бы в гости... Честно говоря, вообще не люблю ходить в гости на разные программы и с журналистами встречаюсь редко.
- Хотели бы, чтобы ваша дочь стала журналистом?
- Я бы не стал возражать. Сейчас дочь на экране меня узнает, интересуется. Раньше плакала, когда я исчезал с экрана, сейчас уже нет. Все понимает, разбирается в политике.
- Отец смотрел ваши передачи, делал замечания?
- Смотрел постоянно. Я ему очень верил и был благодарен. Мама мне все всегда прощала, а отец делал точные замечания. Он говорил, знаешь, было скучновато, и вот галстук тебе не подходит. Или: смотрел тебя, нельзя быть "красивым таким". Он оставался Режиссером, даже когда не мог работать. С его болезнью (рассеянным склерозом) боли бывали жуткие, но он никогда не жаловался.
- Вы часто приезжаете в Литву?
- Стараюсь по крайней мере один раз в год. У меня здесь двоюродные сестры, друзья. Есть очень близкий друг Витя Чернецов, с которым мы познакомились, когда мне было четыре, а ему три года. Дружим до сих пор. Это та дружба, которая на расстоянии только крепнет.
- Где в Вильнюсе бываете?
- Обязательно гуляю по Старому городу, навещаю улицу Жирмуну, где я родился. Сегодня все кажется маленьким по сравнению с Москвой. Но это, конечно, моя родина. Река и лес детства, могилы бабушки с дедушкой на Рокантишкес, теперь вот и на папину могилу езжу.
- Где в Москве живете?
- Живу на Тимирязевской в двухкомнатной квартире. Не на Кутузовском проспекте. Вообще представление о тележурналистах как о супербогатых людях очень превратны, скажем так.
- История с НТВ была для вас очень болезненной?
- Наверное, я стал заложником этой ситуации. Или сам захотел им стать. Я поступил так, как только мог поступить тогда, то есть сделал единственный возможный для себя выбор, уйдя с канала. Абсолютно не осуждаю тех, кто сделал другой выбор, не стал их меньше уважать. Но эта история многому научила, и не дай Бог сегодня делать подобный выбор. Надеюсь, подобная ситуация не повторится. Могу сказать только одно: преданность - явление неблагодарное. Но совершая какие-то поступки, не надо рассчитывать на чью-то благодарность. Надо рассчитывать на свою совесть. Как она подсказывает, так и поступай. Есть прекрасная поговорка: делай, что должно, а дальше будь что будет. Если для тебя шкала нравственных ценностей существует, то прекрасно с ней можно жить.
- Журналисты в России сейчас менее свободны? Условия работы более жесткие?
- Давайте вот как рассуждать. Раньше журналисты в чем-то были свободнее. В чем-то свободы было больше, но в худшем понимании - свободы без ответственности. Слава Богу, журналисты начали задумываться о таком понятии, как ответственность. Раньше могли рассказывать о перемещении специальных служб во время теракта или захвата заложников на том основании, что я, мол, журналист и должен об этом рассказывать. А о том, что в результате могут взорвать или уничтожить невинных, - это в голову не приходило. Да, раньше была свобода, но были и четкие интересы различных олигархов, которым как самураи служили журналисты определенных СМИ. Журналист, работающий в стране под названием "Россия", служил олигарху. А сейчас журналист работает на государственном канале и служит государству. Какой выбор честнее, по вашему мнению?
- Ну, как вы говорили, быть в ладу с собой, чтобы совесть была чиста.
- Есть определенные интересы государства, и есть моя ответственность, поскольку каждое слово может быть истолковано как позиция государства. И мой выпуск "Вестей" к этому обязывает. Есть более авторские "Вести+", где я мог позволить себе какую-то личную позицию. И в программе "Вести" это возможно, но я должен иметь в виду, что в данном случае это может быть истолковано как позиция государства.
- Бывало такое, что вы получали нагоняй от начальства?
- Да нет. Дело в том, что мои взгляды в принципе близки к тому, что делаю в своей профессии. Я абсолютно уверен, что свою страну нужно любить. Не быть мракобесом или патриотом в пещерном смысле этого слова, а просто любить страну, где живешь. Я это говорю совершенно искренне. Так было, когда я работал на НТВ у Гусинского, так я чувствую, когда работаю на государственном канале.
- То есть вы делаете дело так, как считаете нужным?
- Я не перешагиваю в себе ни через что, моя работа укладывается в мои представления о патриотизме и профессионализме.

Галина Афанасьева, журналист "Экспресс-недели"