Интервью с единственным в странах Балтии Героем Советского Союза Леонидом Григорьевичем Бородиным

"Экспресс-неделя" "Жуков распорядился: "Представить к званию Героя"

Единственный в странах Балтии Герой Советского Союза Леонид Григорьевич Бородин свое последнее ранение получил в 1947 году в бою с бандеровцами, бежавшими из тюрьмы. Но и после этого боевая жизнь фронтовика не закончилась.

Были еще в его биографии Даманский, боевые дежурства с египетскими летчиками (в статусе военного советника в Египте), беспокойная жизнь в военных гарнизонах, которые, конечно же, располагались не в курортных местах. На его парадном кителе ордена и медали Великой Отечественной войны соседствуют с арабским орденом. Но с гордостью Леонид Григорьевич демонстрирует мне не орден Ленина и золотую звезду Героя, а медаль "За отвагу" - главную медаль солдата.

В его теле до сих пор сидят осколки снарядов, видны следы пуль, прошивших голову от виска до затылка, изуродовавших обе ноги и руку, повредивших позвоночник и пробивших легкие.

Знак ГТО на груди у него

Первое ранение шестнадцатилетний донбасский мальчишка получил во время рытья траншей неподалеку от своего рабочего поселка: немецкий летчик обстрелял ребят, готовивших линию обороны для Красной армии. Немцы тогда стояли в семи километрах от его родного Красного Лимана. Бывший восьмиклассник, едва зажила рана, траншеи рыть не захотел: романтика войны влекла его на фронт. Хотелось бить фашистов, ведь гранату мальчишка мог рвануть без дрожи в руках и стрелял не хуже подготовленного солдата.

- У нас, - рассказывает Бородин, - в школе была хорошая военная подготовка: значок "Готов к труду и обороне" я получил за то, что отлично овладел военным ремеслом. Но начальник госпиталя сначала оставил мальчишку при себе писарем - Леня был городским парнем с восьмью классами образования, грамотный. Долго Бородин в госпитале не задержался: ушел на фронт. Правда, и на передовой пришлось немало земли перекидать: траншеи и блиндажи рыли для себя сами.

Когда слушаешь Бородина, понимаешь, почему в страшной войне победили советские люди, почему как бы хорошо ни был вооружен и оснащен фашист, ему не удалось убить эту грандиозную веру, самоотверженность и гордость российского солдата, боровшегося за Родину. В рассказе Л.Бородина то и дело заходит речь о его рабочем поселке Красный Лиман: "В писари не пойду, - сказал я командиру, - меня потом весь Лиман засмеет". На вопрос, почему вернулся на передовую, когда врачи вынесли вердикт: "Годен к нестроевой", Бородин удивленно отвечает: "А с какими глазами я тогда вернулся бы в Лиман?!" Он с гордостью показывает мне послевоенную районную газету с фотографиями 12 героев Советского Союза - уроженцами его родного района. Действительно, земля там, наверное, особенная, раз таких парней рождала.

"Отомсти за товарищей, сынок!"

- Молодогвардейцы, - говорит Бородин, - тоже мои земляки, наш Гунченко раньше Матросова под Сталинградом на амбразуру бросился, и космонавт у нас свой имеется: Кизим! А мои одноклассники и ребята из моей школы, которые не успели эвакуироваться, когда пришли немцы, пошли в партизаны. Когда в 1944 году освободили Донбасс, откачали воду из шахты, нашли их тела: фашисты бросили их ранеными, заживо в угольные шахты. Мать тогда написала мне: "Сыночек! Отомсти за погибших товарищей!"

И мстил ефрейтор Бородин фашистам под Курском и Орлом, под Белгородом и в Белоруссии, на Зееловских высотах и под Берлином. Жизнь Леонид Григорьевич прожил поистине необычную: если по ней сценарий фильма написать, наверное, многим бы сюжет показался фантастическим, потому что такая невероятная везучесть бывает только в кино, как и такие невероятные стойкость, смелость и упрямство. Да не живут после таких ранений в голову, как у Леонида Григорьевича, а тем более в строй не возвращаются! А он вернулся. Ему ноги-руки перебило, а он опять в строй - три пальца на правой руке ведь еще остались! Ими и заряжал орудие и гранаты бросал, и немецкие танки коктейлем Молотова поджигал, да еще и воинскую работу поменял - из пехотинца-автоматчика в артиллеристы переквалифицировался.

Мать спасла от смерти

Первые бои принял солдат неподалеку от дома - в 15 километрах. Мать знала, что сын воюет где-то рядом. И когда немцы пробили оборону и на 10 километров вклинились в расположение советских войск, рота автоматчиков, в которой служил Бородин, столкнулась лицом к лицу с немцами. Отстреляв автоматный диск, Бородин повернулся за другим диском, чтобы перезарядить автомат.

- Это в кино автоматчик полчаса выстреливает обойму, а в жизни патроны кончаются за 3-4 минуты. Наверное, меня спасло то, что я повернулся боком, и немецкая пуля прошла через висок в затылок наискосок. Я тогда подумал: неужели убили? И так жить захотелось! Сразу ноги онемели, и я потерял сознание, - как в яму провалился. Утром очнулся: лежу в луже крови, но с перевязанной головой. Опять сознание потерял. На рассвете очнулся в саду под яблонями - вокруг сотни раненых, их не успевают обрабатывать, ко мне никто не подходит. Рядом огромная операционная палатка, детишки бегают, воду разносят. Вдруг слышу: "Ленечка! Сыночек!" Это мама нашла меня - вместе с другими женщинами она пришла в эту соседскую деревню узнать, нет ли среди раненых ее сына. Если бы не мать, наверное, до меня бы очередь в операционную так и не дошла. Но мать подняла на ноги врачей, те забрали меня в палатку, прооперировали. Отправили в тыл, подлечили и опять на фронт - на Третий Украинский.

Все свои награды Бородин заработал за ратный труд. Орден Красной Звезды ему дали за спасение офицера. Холодной зимней ночью комвзвода позвал Бородина обойти позиции вдоль железнодорожного полотна. Старший лейтенант вышел, а Бородин замешкался, чтобы взять оружие. Стал догонять, но командир как сквозь землю провалился.

- Слышу - под насыпью шум: я гранату бросил. Наши пулеметчики тут же дали очередь и осветили место ракетами. Оказывается, немцы пришли за "языком", старшего лейтенанта схватили, но самим уйти не удалось. Одного немца мы взяли живым, остальных перебили. Старшего лейтенанта ранило, но он остался жив. Вот за него меня и наградили Красной Звездой.

Свое самое тяжелое ранение Леонид Григорьевич получил, когда под огнем вытаскивал из горящего танка танкиста.

- Надо сказать, что спасать горящего человека - сложное занятие. От боли и ужаса он сопротивляется, не отдавая отчета в своих действиях. Я его тащу и думаю: сейчас танк взорвется. Вдруг рядом рванул снаряд. Меня прошили осколки - грудь, ноги, руку. Я перебинтовал себя индивидуальным пакетом, но встать не могу, а немцы подходят. Вдруг подползают ко мне собаки с волокушей - ищут раненых. Я на нее буквально скатился, они рванули и вытащили меня с поля боя.

Лежал в госпитале в Магнитогорске: шел 44-й год. Врачи после выписки написали "годен к нестроевой", но я, уверенный, что мать и братишка погибли в эвакуации, рвался отомстить немцам за беды моей семьи и страны. Пошел в военкомат. На врачебной комиссии заметил, что глава комиссии говорит с украинским акцентом, и по-украински попросил написать, что к службе годен. Она спрашивает, как я тремя пальцами стрелять буду, а я говорю, что и тремя отлично управлюсь. Потом воевал в артиллерийском полку на Первом Белорусском фронте.

Через Одер - пешком

- За 70 километров от Берлина немцы взорвали мост через Одер, покрытый льдом, -продолжает рассказ Леонид Григорьевич. Форсировали реку после того, как на другой стороне реки, на дамбе окопались наши пехотинцы. Я предложил свой расчет вместе с орудием и снарядами переправлять без машины - вручную. Мы переправились первыми, правда, уже перед самым берегом в ледяную воду провалились - и сами, и орудие, и снаряды. И первым же снарядом подожгли танк, вторым - бронетранспортер. Едва успели отжать одежду, как опять появились танки с пехотным сопровождением. Начался жестокий бой. Наш расчет подбил два танка, подошедших на 100-150 метров. Третий танк в 50 метрах слева от нас подожгли гранатами и бутылками с зажигательной смесью пехотинцы.

Особенно тяжелый бой завязался на следующий день. Мне оторвало палец на правой кисти, но с подбежавшим пехотинцем мы продолжили огонь и подбили еще один танк, подошедший почти вплотную. Вдруг замолчала наша артиллерия на восточном берегу. Над нами пронеслись наши штурмовики Ил-10, которые немцы называли "черной смертью". Они разбомбили немецкие танки. Ночью началась переправа наших частей на удерживаемый нами плацдарм. Кто-то из переправившихся крикнул: "Есть кто живой?" Мы откликнулись.

Утром к нашему орудию подошла большая группа офицеров во главе с Георгием Константиновичем Жуковым. Оказывается, они с той стороны, с командного пункта, наблюдали, как мы тащили вручную орудие через Одер, как закреплялись и подбивали танки. Жуков пожал мне руку и поблагодарил. Повернулся к командарму Берзарину и сказал: "Всех представить к орденам, а Бородина - к званию Героя". Он уже знал мою фамилию. В 1945-м в Кремле М.Калинин вручал мне звезду Героя Советского Союза, а Жуков, сидевший в зале, аплодировал.

Елена ЮРКЯВИЧЕНЕ, "Экспресс-неделя"

Фото: Владимир Царалунга-Морар.