Вильнюс – истинный индикатор отношения Европы к России?

«Газета.ru» «Ценить по-литовски»
(Автор – Вадим Дубнов, «Газета.ru», 20 ноября 2008 года)

Как в советские времена Литва была индикатором отношения балтийских республик к Москве, так и сегодня по позиции Вильнюса можно судить об истинном отношении Европы к России.

На тот факт, что весь европейский антикремлевский хор накануне саммита в Ницце сократился до одного лишь литовского соло, можно было бы не обращать внимания, списав все на провинциальные причуды и неофитские амбиции. Если бы не странность того, что единственным открытым оппонентом России оказалась именно Литва. В конце концов, долгое время на балтийском направлении отнюдь не Литва была главным нашим недоброжелателем. И даже на фоне вечных полемик с Балтией Вильнюс всегда стоял особняком по отношению к Таллинну и Риге. Что, впрочем, никогда не мешало Москве в нужные моменты рассматривать Литву в едином балтийском пакете. Между тем еще во времена СССР Литва была чуть ли не эталоном, по которому можно было оценивать истинное отношение прибалтийских республик к советскому режиму.

Притом что все советские годы Литва была самой интегрированной во все советские начинания. Если Латвия и, особенно, Эстония, участвовали в них с демонстративной формальностью, то Литва, не забывая о своем недолгом суверенном опыте, активно включалась в любые мероприятия – будь то спорт, кино или театр. И в народном представлении отношение к русским в Литве считалось несколько более мягким.

На самом деле особой разницы на бытовом уровне не наблюдалось. Просто литовским партийным начальникам (в частности, и сейчас поминаемому литовцами добрым словом первому секретарю ЦК компартии Антанасу Снечкусу) удалось противостоять продвижению в республику социалистической индустрии со всеми вытекающими из этого миграционными последствиями. И нет ничего странного, что именно неотягощенная национальным вопросом и межнациональными диспропорциями Литва оказалась в 1991 году на переднем крае постсоветского возрождения.

Антикоммунистический порыв Литвы был не так отягощен национальным, как у соседей. И именно в этом причина той романтической безудержности, за которой Таллинн и Рига, которые вроде бы должны были начать первыми, наблюдали поначалу с заинтригованным оцепенением.

Примерно то же наблюдалось и потом. Балтийское братство вообще было кратковременным мифом, общим было только стремление избавиться от великой страны пролетарского счастья и вернуться в Европу, где они когда-то проживали. Тактические же виды на это будущее были свои, и потому соседские противоречия, которые необходимо было скрывать, то и дело прорывались наружу. И если литовско-латвийские коллизии не приняли форму бытового и, к счастью, во многом анекдотичного антагонизма армян и грузин, то лишь в силу традиции, темперамента и благостной политической провинциальности. Словом, никакой необходимости в единстве подходов не было. Литве совершенно не требовалось ломать копья с бывшей метрополией по поводу прав оставшихся советских кадров. Нулевой вариант с гражданством, принятый Вильнюсом за основу своих отношений с теми, кого было принято называть «мигрантами» и которых не хватает даже на самую скромную читательскую аудиторию хоть какой русскоязычной газеты, и Литва снова могла себе позволить строить отношения с Россией, не оглядываясь на национальный вопрос.

С другой стороны, и советское прошлое оставило свой политический отпечаток: Литва, в отличие от Латвии и Эстонии, оказалась обречена на левоцентризм, который, вырвавшись из круга идей бывшей компартии, так и не добрался до уютной гавани евросоциализма. В итоге Литва, не совершив многих латвийских ошибок, не смогла повторить и успешный опыт Эстонии, снова оставшись в привычном промежуточном состоянии. И она, можно сказать, оказалась в уникальном положении. Сохраняя не самую худшую по балтийским меркам память о советском прошлом, не обремененная актуальными национальными счетами и дискуссиями на эту тему, могла вести себя по отношению к Москве как обыкновенное восточноевропейское государство. С соответствующим критическим запалом к кремлевским начинаниям, который остается константой вне зависимости от того, кто у власти, левые, как это было последние восемь лет, или правые, которые, наконец, их сменили.

К тому же, как показала практика, и с точки зрения экономического давления Литва не столь уязвима, как та же Эстония. И для Мажейкяйского нефтеперерабатывающего завода, одного из благополучных элементов советского экономического наследия, постоянные угрозы российского бойкота отнюдь не смертельны. При этом бизнес, сохранивший связи с Россией, как выяснилось, не слишком влияет на политику. И эксперименты по продвижению на политические высоты людей с российскими бизнес-корнями, венчались провалом.

Лидер считающейся «русской» Партии труда Виктор Успасских несколько лет назад триумфально выступивший на парламентских выборах, так и не смог развить свой успех: укрывшись от заинтересовавшегося им литовского правосудия в России и незадолго до новых выборов вернувшись, он стал лишь эпизодом, никак не претендующим на повторение прошлого успеха.

Но вне зависимости от цвета власти Литва остается верна себе. В рамках Евросоюза, как выяснилось, она может позволить себе все ту независимость от политических веяний, диктуемой европейской погодой.

Литва не связана ни грузом взаимной рефлексии с Россией, у нее нет амбиций Варшавы, пытающейся стать лидером для постсоветской части новой Европы. Она вообще достаточно далека от главных силовых линий Европы, чтобы связывать себя амбициями и политическими расчетами, для той же Польши оборачивающимися обязательствами. Литва может не настаивать, но и не отступать. Примерно так же, как это было в советскую бытность. И не стоит так уж снисходительно относиться к тому, что Литва осталась в своем упрямом антикремлевском одиночестве. Это как выясняется, не упрямство. И не одиночество.

Литва по-прежнему остается индикатором, в котором со всей прямотой высвечивается истинное отношение к Москве, теперь уже Европы, которое все остальные вынуждены прятать за обаятельной улыбкой Никола Саркози.