Цареубийцы: история великой трагедии
- 16 июля 2023
Календарь событий / Мировой календарь
17 июля 2023 года исполняется 105 лет со дня расстрела царской семьи в Екатеринбурге
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале дома инженера Ипатьева в Екатеринбурге был расстрелян последний российский император со своей семьей и несколькими приближенными.
Над десятками миллионов большевицких убийств каким-то страшным, символическим рекордом, непревзойденным по своей гнусности «высшим достижением» большевизма – маячит и будет маячить в веках убийство Государя Императора и его семьи.
Здесь нельзя говорить даже о расстреле - эта казнь предполагает суд. Людовик XVI предстал перед каким-то – пусть и неправомочным, но все-таки судом. Людовику были предъявлены какие-то - не совсем уж вымышленные - обвинения в сношениях с «иностранными интервентами» и в попытке отстоять свой престол штыками иностранных монархов. Николай II никаких «интервенций» не предпринимал. Ни в каких «заговорах против республики» не участвовал. Никаких обвинений ему предъявлено не было, и никаким судом он судим не был. Это было убийство – исключительное по своей жестокости и гнусности: убийство детей на глазах отца, и матери – на глазах детей. Это убийство лежит тяжелым и кровавым пятном на совести русского народа, и в особенности на совести тех, кто в свое время был близок к Государю. Не потому, что народ или эти круги участвовали в убийстве, а потому, что ничего не было предпринято для спасения человека, который так просто, так безропотно сложил с себя власть и вверил свою судьбу и судьбу своей семьи русскому народу. Народ не сумел оправдать этого доверия. Народ виноват в этом меньше, чем его верхи.
О личности и о царствовании Николая II уже написаны десятки томов и, вероятно, будут еще написаны десятки тысяч. Слишком трагична – и индивидуально и исторически – судьба этого человека и связанная с ней судьба России. Слишком заманчив для романиста элемент «рока», элемент иррациональности в этой судьбе – начиная с сабельного удара японского самурая, через Ходынку, болезнь Наследника, через Распутина, через «трусость и предательство», сплетни и «гнуснейшие инсинуации», неудачные войны, отречение и, наконец, до трагической гибели в екатеринбургском подвале. Я не собираюсь писать никаких мемуаров: покойного Государя я видел всего два раза в жизни – и видел его, так сказать, с низов. Но, может быть, эти отрывочные воспоминания представят некоторый интерес... хотя бы для будущего романиста.
Первый раз это было в дни трехсотлетия Дома Романовых на Невском проспекте. Я был, так сказать, в состоянии толпы, сквозь которую – без всякой охраны, но с большим трудом – пробивалась коляска Государя. Со мною рядом стояли два моих товарища по университету: один – левый эсер, другой – член польской социалистической партии. Над Невским гремело непрерывное «ура» - и оба моих товарища кричали тоже «ура» во всю силу своих молодых легких: обаяние русского царя перевесило партийные программы. Я не кричал «ура» - кажется, никогда не кричал в своей жизни. Я всматривался в лицо Этого Человека, на плечи которого «случайность рождения», возложила такую страшную ответственность за судьбу гигантской империи. В его жестах было что-то ощупывающее и осторожное: как будто он боялся - привык уже бояться, – что малейшая неосторожность может иметь необозримые последствия для судеб ста восьмидесяти миллионов людей... Вероятно, было и еще что-то – чего я тогда не заметил: мысль о том, что из-за сплошной стены этих восторженных лиц может протянуться рука, вооруженная браунингом или бомбой.
Второй раз это было в начале войны в Минске, через который Государь проезжал, направляясь в ставку. Я в те времена не был совсем уже «в низах». Издавал газету «Северо-западная жизнь» и получил билет в собор, где в присутствии Государя служилась обедня. Обедня прошла не столь молитвенно, сколько торжественно, и после нее Государь прикладывался к иконам. Перед одной из них он стал на колени – и на подметке его сапога я увидел крупную и совершенно ясно заметную заплатку. Заплата совсем не вязалась с представлениями о русском Царе. Проходили годы, и она, оставаясь для меня неким символом, стала все-таки казаться плодом моего воображения. Только в прошлом году, в Софии, я в разговоре с отцом Г. Шавельским, который хорошо знал царскую семью, вопросительно упомянул об этой заплате: была ли она возможной? Отец Георгий рассказал мне несколько немного смешных и очень трогательных анекдотов о том, например, как наследник донашивал платья своих старших сестер.
В сознании подсоветских масс - в особенности крестьянства – образ Николая II сконструировался совсем не в том аспекте, которого ожидали убийцы. Не Николай Кровавый, не Николай Последний, а Царь-мученик, заплативший жизнью за свою верность России, за верность тому слову, которое он дал от имени России, и проданный своим «средостением». О жизни и о гибели Государя ходит масса слухов - в большинстве случаев совершенно апокрифических, создаются легенды, путей которых никто проследить не в состоянии. И именем Государя как бы возглавляется тот многомиллионный синодик мучеников за землю Русскую, в который каждый день сталинской власти вписывает новые имена. Для монархической идеи нет оружия более сильного, чем легенды и мученический венец. Призрак Царя-мученика бродит по России, и он тем более страшен для власть имущих, что его ни в какой подвал не затащишь.
И.Л. Солоневич
(Из сборника статей, изданного в Шанхае в 1942 году)
Комментарии (4)