Повседневная жизнь русских Каунаса в 20-30 годы XX века

11 марта в Русском культурном центре состоялась встреча с представителем этой организации, членом правления Литовско-российского благотворительного фонда сотрудничества имени Ю.Балтрушайтиса Ниной Мацкевич, которая своим выступлением продолжила цикл встреч "Русские в Литве, литовцы в России" и познакомила нас с историей русско-литовских контактов и взаимопроникновений в теме о повседневной жизни русских Каунаса в 20-30 годы XX века.

Нина Мацкевич знакома с темой не по книгам и историческим сочинениям - люди, жившие в то время в Каунасе, щедро делились с ней своими воспоминаниями, рассказывали о важном и неважном, о событиях личной жизни и о событиях исторических.

20-е годы относятся к первым годам обретения Литвой независимости, а в жизни русских Литвы этот период характеризуется как “период возвращения в страну тех, кто ее покинул в эвакуацию ”, говорится в докладе Нины.

Нина Мацкевич приводит интересные факты о том, что после Первой мировой войны из 150 тысяч живших на территории Литвы русских, из эвакуации вернулась едва ли треть. Важно отметить, что к началу 20-х в Литву возвращаются офицеры - как профессиональные военные, так и те, кто был мобилизован в российскую армию и с началом революции всеми силами стремился покинуть Россию.

Нина называет фамилии известных офицеров и военных, которые в 1918-1919 гг. Возвращаются в Литву. Среди них полковник Александр Успенский, генерал Рафаил Окулич – Казарин, полковник Владимир Кришпинович, и офицеры ниже званиями - Петр Тарасенко, и Альбин Пацунский, Георгий Шабловинский и многие другие. Хотя у многих их них сугубо гражданские специальности (Пацунский учился в Рижском политехническом институте, Тарасенко – в Псковском педагогическом) поначалу в Литве был востребован исключительно их военный опыт и знания.

В 1919 году создается Белорусский батальон (Baltgūdžių batalionas), куда определяют очень многих русских офицеров – добровольцев. Вообще, в начальный период в Литовской армии мы обнаруживаем немалое число нелитовцев, говорит Нина.

Офицеры, за исключением молодых, в большинстве - люди семейные. Их жены, как правило, были уроженками Пскова и Петербурга. Так, литовский русский Петр Федорович Тарасенко, студент Псковского педагогического института, женился на дочери псковского жандармского генерала Марии Иеропольской. Русские жены были и у многих офицеров – литовцев. Летчик, создатель авиации армии Деникина, Юозас Крауцявичюс, 9 месяцев руководивший Литовской армией, был женат на русской дворянке Надежде Филлиповне Лашкевич, он являлся прихожанином православной церкви.

Как приехавшие с мужьями женщины воспринимали Литву? Это определялось, прежде всего тем, откуда и при каких обстоятельствах семья приехала. Если, например, уже упоминавшаяся Мария Иеропольская - Тарасенко из Пскова радовалась тому, как похожи природа и климат Литвы на родные для нее места, то прямо противоположным было поначалу мнение Лидии Николаевны Карсавиной. Нина приводит цитату из её письма, «Тут, в Литве, много есть поводов к тяжелым воспоминаниям – в остатках быта, и в нравах, и в самих предметах, в виде улиц, домов, жалких лавочек, деревянных лестниц, удушливом запахе сырого, гниющего дерева».

Но, несмотря на диаметрально противоположные первоначальные ощущения, было и нечто общее в восприятии Литвы – люди ехали на «свою» землю, часть недавней империи, где испокон веку живут русские, где стоят православные храмы. К тому же было известно, что значительная часть литовской политической и культурной элиты училась в Петербурге. По официальным данным 66,6 процентов профессуры Литовского университета закончили высшие учебные заведения в России. То есть приезд в Литву это как бы и не эмиграции, а переезд в другую губернию. Такую иллюзию укрепляло и то, что у многих русских дам родственники оказались «неподалеку» - в Эстонии, Латвии, в Польше.

Что вывезли из родного дома русские жены? Что успели в суматохе, что казалось им непременным условием мирной семейной жизни. Супруга Пацунского, Анна Борн и ее сестры, почему – то привезли из Пскова большие медные тазы для варки варенья, и несколько старинных сундуков, Мария Иеропольская – большое количество икон, в том числе и семьи прабабушки, урожденной Затепленской – соседки Александра Пушкина, которую по семейному преданию, великий поэт гладил по головке и звал «Софьюшкой».

Начало жизни в Литве, оно же - период становления молодого литовского государства, - это, по определению исследователя финских русских Екатерины Протасовой «медовый месяц» межкультурной адаптации: интерес к стране, большие ожидания, восприятие окружающего в радужном свете. В офицерских семьях мужья хорошо зарабатывают, на Жалякальнисе - Зеленой горе - начинается строительство домов. Это – символ стабильности, благополучия. Богат или беден человек судили именно по этому признаку: есть ли дом и какой - еревянный, каменный. Построили дома и Пацунский, и Тарасенко, свои дома – у большой семьи Сокольских. Генерал Рафаил Окулич – Казарин купил участок у соседа, Измайлова. А спустя какое – то время младший сын генерала, Анатолий Окулич – Казарин женился на соседке - Ксении Измайловой. Так и жили на два дома и два больших сада.

Многие бывшие офицеры оставляют военную службу как, например, Владимир Кришпинович. Он становится соратником выдающегося русского педагога и общественного деятеля, гласного Каунасской городской думы, Александра Тыминского, преподает, издает ежегодный «Русский календарь», пишет стихи и прозу (не изданный до сих пор биографический роман «Сестры»), играет в любительских спектаклях. После того, как Белорусский батальон распущен, его командир, полковник Александр Арефьевич Успенский с головой погружается в культурную жизнь. Он с успехом играет в театре под сценическим псевдонимом Холмский , начинает работу над мемуарами (книги «На войне». Восточная Пруссия- Литва. 1914 -1915», Каунас, 1932, и «В плену. Воспоминания офицера». Каунас, 1933); Альбин Пацунский становится специалистом в области железных дорог, Петр Тарасенко преподает на Высших офицерских курсах, пишет учебники для бойцов, занимается археологией, раскапывает городища, создает первую археологическую карту Литвы.

Первые признаки конца идиллии наступают в 1927-ом году.

Даже политически индифферентные ощущают какие – то перемены. Полковник А. Успенский совершает промах: после спектакля в варьете «Скала» он выходит в зал в своей офицерской форме и в наказание лишается права носить ее. Все последующие годы он просит всех, вплоть до президента, вернуть ему, старому офицеру, прослужившему в армии 34 года, право носить форму. Он объясняет свое участие в частном театре необходимостью: на пенсию в 33 лита он не может содержать семью и помогать сыну от первого брака, который томиться на Соловках (Юргис Балтрушайтис пытается помочь вызволить оттуда бывшего воспитанника Полоцкого кадетского корпуса). К этому же времени относится другая история, наделавшая много шума: офицер Владимир Окулич – Казарин, человек импульсивный, застрелил в казино представителя правящей партии таутининков, адвоката Людаса Норейку, который оскорбил честь русского офицера. На защиту Окулич – Казарина встал бывший командующий армией Константинас Жукас, который на суде заявил, что почел бы за честь сидеть на одной скамье подсудимых с Владимиром Рафаиловичем. За что Жукас лишился вскорости и своего последнего места – преподавателя Высших офицерских курсов. Через несколько лет большинство «старых» офицеров вынуждают уйти в отставку.

По субъективному ощущению их дочерей – собеседниц Нины, рассказывает она, - это вызвано тем, что у офицеров были «русские жены». приводит примеры: к тому же времени относится и нежелание Альбина Пацунсого - государственного служащего - говорить в какой гимназии учится его дочь Татьяна. Так, Нина Он на вопросы отвечал уклончиво - « в одной из частных гимназий». Дочь П. Тарасенки Наталья вспоминает, что часто им, ученицам Каунасской русской гимназии, неслось вслед : «Burliokai, važiuokite į savo Rusiją“. Любопытным представляется разговор молоденькой литовской польки Марии Сальмонович с Юрием Лавровичем Карновичем. На вопрос почему он поменял имя на Юргис Карнавичюс, композитор сказал, что чувствует себя обязанным литовцам. Они приняли его, русского эмигранта, как соотечественника. На вопрос чувствует ли он себя литовцем, Карнавичюс ответил утвердительно, хотя и с некоторыми оговорками.

Жены не работали, многие, в отличии от своих мужей, не владели литовским языком и круг их общения был на порядок уже мужского, что, однако, не значит – менее полноценный. Матери Тарасенко и Пацунской литовский не учили, не владела им и жена директора кирпичного завода Полякова, супруга старожильского русского царского генерала, впоследствии - адвоката Андрея Александровича Зарина Надежда Александровна. А ее дочь - Квашнина – Самарина, игравшая с Успенским в труппе и по – русски и по – литовски, язык знала, супруга профессора Йонинаса – урожденная петербуржанка, ходила на курсы литовского языка, поскольку дома бывали литовские ученые и знать язык было необходимо. Учила язык и Татьяна Николаевна Измайлова, урожденная Головатенко, ведущая свой род от украинского гетмана Головы. По воспоминаниям Татьяны Пацунской и Натальи Тарасенко их матери со всеми говорили по – русски, в том числе и с гостями, наносившими им визиты в праздники, в числе коих был дядя нашего президента Валдаса Адамкуса – комендант Каунаса Адамкявичюс. Такое обращение его не смущало. Леон Миткевич, первый и единственный военный атташе Польши в Литве, в своей книге « Каунасские воспоминания», описывая 38-ой год, с удивлением отмечает, что, со всеми высшими военачальниками Литвы, включая и командующего армией, генерала Стасиса Раштикиса, он вынужден говорить по – русски.

Из чего складывалась жизнь хозяек дома? В основном вставали рано, чтобы проводить мужа на службу, дать распоряжения прислуге, отправить детей в гимназию.(..)

Женщины « вели дом». У всех была прислуга: у кого условия позволяли, она жила в доме, у кого, как у Пацунских (дом у них был большой, двухэтажный, но места для прислуги не нашлось) женщина приходила и уходила по вечерам. Как правило, все вспоминают девушек (литовок и полек) из деревни. В обязанность прислуги входило растопить печь для приготовления пищи, поставить самовар, пойти в лавку. Список продуктов, исходя из меню, а не надо забывать, что готовили каждый день, составлялся хозяйкой. Прислуга шла в лавку к еврею, по словам моих собеседниц, « у каждого он был свой», и брала товары «на книжку». Раз в месяц хозяйка шла рассчитываться. Продукты в корзинку складывал сам продавец – он же хозяин. У Тарасенок, на Зеленой горе, был лавочник Гласс. Детская память Натальи Тарасенко сохранила картинку: мешки сахара, бочки с керосином, а рядом – с селедкой. Если на бумажке лавочник видел надпись «мясо» имелась в виду только говядина, которая шла, в основном, в суп. Килограмм говядины, по свидетельству моих собеседниц, стоил 2 лита. Столько же, к примеру, стоили дешевые книжки, которые каунасские русские называли «двухлитовки». П. Ф. Тарасенко в середины 20- х получал 900 литов, на которые содержал всю семью из пяти человек и оплачивал прислугу.

Гастрономические пристрастия семей диктовались традициями. Дедушка Татьяны Пацунской по матери, немец Борн ходивший в котелке, гурман, любил пойти в ресторан, куда брал и внучку, заказывал молочного поросенка. Со смертью дедушки, руководителя шпалопропиточного завода, уровень благосостояния семьи понизился. Пироги на праздники и «по случаю» пекли все, так же как и пасхальные куличи. Судя по рассказам, вообще доминировала «русская» тестяная кухня.

(...) Особый стол готовился, разумеется, на Пасху. Это был значительных размеров печеный свиной окорок, куличи творожная пасха. Традиционно на деревянной форме для этой пасхи вырезаны православные кресты. Нина упоминает об уникальном, известном ей случае, когда на пасхальной форме у Окулич– Казариных вместо православных крестов, были вырезаны столбы Гедиминаса. Итак, накрытый для гостей пасхальный стол не убирался более суток, поскольку в первый день ходили с визитами. Мужчины в котелках, если не офицеры в форме, оставались коротко, съедали кусочек окорока, выпивали 20 – граммовую рюмочку водки, пробовали пасху и откланивались. Детям дарили яйца, шоколад.

Такого рода визиты были, как сказали бы сейчас, статусными. К этому же разряду относились и послеобеденные променады по Лайсвес аллее. Пацунские гуляли регулярно, раскланивались. Дома вечерами отцы предавались увлечениям – литературным трудам, фотографии, но находили время поиграть с детьми, почитать им вслух.

Что читали? Классику, сентиментальные женские романы (Чарская, Крыжановская, Бебутова), Минцлова, немецкие романы.
(..)
Теперь о газетах
Все начинаются почти одинаково: передовая декларирует свое общественное значение - газета признана объединить русских, сохранить их, как сказали бы сейчас идентитет, культуру, язык, у нее корреспонденты в странах Балтии, Праге, Париже, Берлине. Много публикаций о России – бывшей и нынешней, много литературных заметок. Тут, разумеется, непревзойденным остается буховское «Эхо». Но кроме «Эха» все газеты подозрительно похожи друг на друга. В прессе той поры есть все, что и сегодня составляет основу любого издания: политика, актуальные новости, местные происшествия. Как и сейчас, газеты не забывали подчеркнуть, что, например, жена бывшего премьер – министра России Сергея Витте Матильда Нурок – дочь ковенского трактирщика, что сестра жены Александра Вертинского, ковенчанка Эсфирь, покончила с собой в Берлине, бросилась в Шпрее. Высмеивали русский язык местной публики: « Мы с ним на коротких ногах», «на волосах от смерти», « не так страшен черт, как его малютки», «у меня волосы встали дубом». К концу 20-ых, а именно в этот период Литву покидает Аркадий Бухов, тон прессы становится суше, в именины Вождя Народа – Антанаса Сметоны публикуются положенные в такой день славословия, цитаты из речей. В 1935 году «Литовский вестник» сообщает о курсах русского языка для начинающих в помещении русской гимназии (выросло поколение языка не знающее). Если в первые годы мы находим объявления объединения российских эмигрантов, которое предлагает услуги мастеров разного профиля от слесарей и плотников, до музыкантов и учителей, то позже находим другие объявления: «Помогите мне завершить образование в гимназии, дайте любую работу», сообщения о нуждающихся, которым надо срочно помочь, о постоянных благотворительных акциях и кружечных сборах православного братства. Многое делало в этом направлении и общество «Культура и жизнь», которое давало представления в помощь недостаточным ученикам гимназии. Как правило, представления проходили в зале Атейтининков. В этом обществе первую скрипку играл упомянутый уже А.А. Успенский. Для примера, за 1935 год было прочитано 5 лекций, состоялось 2 концерта хора и оркестра народных инструментов, показано 16 спектаклей. Заместителем Успенского в ту пору была княгиня Лидия Леонидовна Васильчикова.

С мая, по свидетельству, уже упоминавшегося польского офицера Леона Миткевича, Каунас пустел и жизнь литовского общества перемещалась на взморье. Но не для всех. В массе русские не были так богаты, чтобы ездить в Палангу или в Ниду, которую Лидия Карсавина считала красивее Нормандии. Местные русские вывозят детей на дачу, как правило, на все лето. Сокольские ездили в Зарасай, Аукштадварис, Вевис. Пацунские и Ковригины – в Думбляки, имение Ивана Владимировича и Ольги Александровны Кишкиных. Находилось оно практически на границе с Польшей, у реки Бражуоле и из окон имения был виден печально известный нам, нынешним, мост. Летний отдых организовывали несколько родственных или дружественных семей сразу, что делало организацию его проще, дешевле и интереснее.
(..)
Чем занимались на отдыхе? Загорали, плавали, собирали ягоды, играли в лото, шарады, придумывали карнавалы с переодеваниями.

Женщины много времени проводили с детьми, занимались ими; шили, мастерили.
(..)
В детской памяти Натальи Ковригиной сохранилась память о Лидии Карсавиной. Вот как рассказывает об этом Наталья Юрьевна :«Лидия Николаевна Карсавина для меня была очень хорошей, мы с ней дружили. Очень теплая, заботливая, играла со мной, мы делали игрушки перед Рождеством на елку. Она устраивала на Рождество балы, приглашала семьи с детьми, была елка и «катание с гор».

Занятия Лидии Николаевны с малышами, описанные Натальей Ковригиной, говорят о том, что Л.Н. любила детей и, находила в этом радость в общении с ними, словно чувствуя, что ей самой не дано быть бабушкой.

Ближе к 30-м годам налицо все признаки культурного шока, который часто сопровождал вхождение в иную культуру (потеря друзей, статуса, отверженность, непонимание, дискомфорт (..) и последующего кризиса, выраженного в беспомощности, болезнях, в стрессе, выплескивающемся на окружающих, в ненависти к принимающей стране: все завершается либо возвращением в страну исхода, либо приспособлением. В карсавинском случае, несмотря на уговоры Лидии Николаевны уехать назад, решение было за главой семьи, а он выбрал Литву. Семья обустроилась, привыкла и в Париж отправляется письмо с другим настроением : « Папа все время в саду, он сам его усыпал гравием, нанес песку. () Он тут всеобщий любимец, и им гордятся – и студенты и профессора».

Супруга Владимира Кришпиновича покупала только вещи отличного качества, обувь шила на заказ, покупала дорогие сервизы китайские, японские, много было в доме серебра. Это позже спасло ей жизнь. В войну она заболела тифом, в дом приходили крестьянки и приносили продукты, забирая взамен вещи и обувь. Расчет был такой: кг масла – кг серебра.

Многие любили и умели рисовать. Например, Владимир Окулич - Казарин в кадетском корпусе любил уроки рисования и позже, уже будучи представителем иностранных фирм в Литве, увлекся экслибрисами, даже по свидетельству близких, составил сборник экслибрисов. Старший сын Кришпиновича - Юрий, готовился поступать в Художественную академию в Милан, посещал студию Жмуйдзинавичюса, но началась война 1939 г он поступил в университет, на медицину. Позже он глазное дно рисовал, как художник, настолько точно, что все удивлялись.

Нина рассказывает, что супруга композитора Карновича, Нина Марковна Воротникова - педагог оперного вокала, в свой первый приезд в Литву была разочарована: муж, не успевший выучить литовский, был лишен права преподавать и играл в оркестре оперного театра, город кажется провинциальным. Но на самом деле Нину Маркову удерживали в Петербурге не только ученики и богатая культурная жизнь, но и любовь к писателю Евгению Замятину. Решается уехать она только после отъезда писателя за границу и собственной ссылки. С помощью Юргиса Балтрушайтиса ее удается из ссылки вызволить и отправить к мужу, в Литву. Она – одна из немногочисленных работающих жен, причем достаточно быстро освоивших язык. В числе тех, кому она дала профессию помимо литовских певиц оказалась и будущая певица труппы Бриттена, жена английского композитора Юджина Хартцелла, в ту пору – дочь – дочь английского шарж –д –афер в Литве Томаса Престона – Татьяна (ее мать, как можно догадаться была русской).

Она приводит в качестве примера замечательную историю (это уже 1940-ой год), описанную Татьяной Престон :«Я вместе с моими родителями и всем составом британского посольства(..) уезжали из Каунаса в Москву, где мой отец должен был стать специальным русским экспертом в посольстве. Война между гитлеровской Германией и Великобританией уже началась. Несколько членов Литовского правительства, с большим для себя риском, включая министра Урбшиса, пришли попрощаться с нами. Перед самым отходом поезда г- жа Авитенайте – сотрудник литовского министерства иностранных дел передала моей матери через окно поезда небольшую посылку со словами: « Пожалуйста, помолитесь за Литву, чтобы она однажды опять стала свободной». Когда мы открыли посылку, мы обнаружили небольшое деревянное изображение распятого Христа. Художник Добужинский, близкий друг моей семьи, позже сказал, что это произведение 18 века, а то и более раннее». В сентябре 1997 года я решила, что настало время вернуть деревянную фигурку в Литву (...) и передала ее в военный музей в Каунасе».

Религия была важной частью повседневной жизни. Те, кто жил на Жалякальнисе ходили в свой храм. Особенно достойные дамы были «радетельницами» - то есть состояли в «Дамском кружке радетельниц о храме при Зеленогорской Св. Андреевской церкви». В их обязанности, в частности, входила забота о нуждающихся, одиноких прихожанах и особенно любимая детьми процедура украшения храма к праздникам. В эту церковь приходили и Карсивны, но держадись особняком. Местные русские считали, что они «заносятся», хотя ни в чем кроме нежелания общаться с другими прихожанами это не выражалось. В большие праздники ходили и в нижнюю церковь – Благовещенскую, возле кладбища и Русской гимназии. В православные храмы ходили и лютеране Сеземаны. Василий Эмильевич очень любил церковное пение. Конфессиональная принадлежность и национальность часто связаны не были. Уже упоминавшейся мною летчик, командующий литовской армией Юозас Крауцявичюс, был прихожанином православной церкви, хотя щедро жертвовал средства и иезуитам. Рафаил Окулич – Казарин и сам был католиком, и детей своих - Евгения, Владимира и Анатолия крестил в католичество. Все его сыновья взяли в жены русских, причем – православных. Сын Анатолия - Ярослав, преподаватель КПИ, в итоге также был крещен в католицизм, хотя пришлось срочно искать католическое второе имя, он - типичный билингв, который не может сказать какой у него язык родной, мама, Ксения Измайлова читала книжки по – русски? Не помнит. На вопрос о национальности Ярослав Анатольевич убежденно отвечает «Я – литовец».
(..)
Нина приводит в качестве примера судьбу представителя знати – князя Иллариона Сергеевича Васильчикова. Он активно помогал русской общине, просвещению, культуре. А в конце 30-ых Иллариона Сергеевича , соратника Столыпина, депутат 4-ой Госдарственной думы постигла незавидная участь. В своих мемуарах английский посол Томас Гильденбрант Престон пишет, что князь известен в Каунасе тем, что занимает деньги не только у господ, но и у слуг. Князь, который уже отправил семью в Германию с деньгами, ожидал последней компенсации за свое национализированное имущество и сильно нуждался. Его дочь Мария, Мисси, которая начала трудовую жизнь именно в Каунасе, у Престона в посольстве, а до нее там же работала ее старшая сестра Татьяна, в своем прославленном Берлинском дневнике запишет итог тщетных ожиданий: «Теперь все его имущество на этой земле состоит из бритвенных принадлежностей, двух грязных носовых платков и одной рубашки». (..)

Исход князя из Литвы описан его сыном Георгием, умершим в начале этого года в Швейцарии:

Когда советские войска заняли Литву, отец (..), поехал пароходом по реке Неман в Юрбург, где находилось бывшее имение Васильчиковых. Вскоре нашлись проводники, взявшиеся переправить его тайком через границу. Они оказались браконьерами, некогда промышлявшими в его лесах, и когда он добрался до германской стороны и готовился их наградить, они отказались, сказав: « Мы с вас уже получили, и притом во много раз больше- когда вы еще жили среди нас...»

Подытоживая Нина говорит, что для русских Каунаса 20-30 –ые годы, несмотря на все неприятности по службе, семейные драмы, потерю собственности, были десятилетиями благополучия, особенно если иметь виду что им предшествовало и что последовало после: ни одну из семей не обошли в 40-41 или уже после войны трагедии арестов, ссылок, гибели близких.

Своими воспоминаниями из детства и молодости, “когда все еще были живы, здоровы и счастливы, когда будущее представлялось прекрасным…” с Ниной делились потомки упомянутых в докладе членов семей, которые проживали в то время в Каунасе, - Наталья Ковригина, Татьяна Сокольская и Татьяна Пацунская, Наталья Тарасенко, Георгий Кришпинович, Ярослав Окулич – Казарин.

Подготовила Цветана Малинова по материалам доклада Нины Мацкевич на тему "Повседневная жизнь русских Каунаса в 20-30 годы XX века"