Глеб Нагорный: «Откручивая жизнь назад, понимаешь, кто в ней оставил самый яркий след»

У гостившего в литовской столице по приглашению медиаклуба «Формат А-3» писателя, драматурга, лауреата российских и международных литературных премий Глеба Нагорного за плечами три высших образования (юридическое, экономическое и психологическое).

А еще среди его университетов Школа актерского мастерства при театре-студии «Арт-Мастер» и режиссерский факультет ВГИКа. Такой багаж знаний дает ему неоценимую возможность лучше понимать нашу непредсказуемую действительность и глубже проникать в потаенные уголки человеческой души. Глеб Юрьевич Кобрин (Нагорный – его псевдоним) родился в Вильнюсе. На встрече со своими земляками он представил свою только что изданную книгу, куда вошли роман-файл «Флер» и сборник новелл и рассказов «День Города».

– Вы определились с призванием? Кто вы – писатель, драматург, юрист?

– Прежде всего я юрист. Окончил юридический факультет Вильнюсского университета и сейчас в Москве также работаю по специальности. У меня больше 10 лет адвокатского стажа.

– Почему решили перебраться в Москву?

– Я с детства туда хотел. Когда мне было 10-12 лет, мой отец учился в Москве на Высших литературных курсах в Литературном институте имени А. М. Горького, а мы с мамой к нему ездили… Я, можно сказать, запал на этот город. Понял, что это мое. Я-то родился в СССР, когда не было никаких проблем съездить в любую часть огромной страны. И вдруг – бац! – Литва отсоединилась и стала таким маленьким восточно-европейским государством. Я очень хорошо отношусь к Литве, своей родине. Но мне стало не хватать габаритов, спектра возможностей. Тем не менее вопрос с переездом затянулся: учеба, работа, первый брак… В конце концов (это было в 2003 году) я себе сказал: «Если этот шаг не сделаю, то не сделаю никогда». У меня есть масса примеров, в том числе и среди моих одноклассников, которые мечтали покорять мир, однако так и не выехали за пределы Вильнюса. Сейчас, когда нам по 46 лет, они уже не мечтают о покорении мира и вполне довольны своим выбором. Тем не менее я решил испытать судьбу, работать юристом и продолжать учебу в российской столице. А поскольку и российское, и европейское право по большей части совпадают, то перестроиться было легко. К тому же русский – мой родной язык. Единственная загвоздка состояла в том, что я приехал в Россию иностранцем, литовским гражданином, не имеющим никаких преимуществ перед американцами, англичанами или канадцами. При подаче документов на квалификационный экзамен в адвокатуру нужно было доказывать, что мой вильнюсский диплом по всем параметрам, изучаемым предметам, количеству часов соответствует российскому, преодолеть массу бюрократических препон.

– Литовское гражданство не стало препятствием?

– В свое время знаменитый адвокат Генри Резник говорил, что я единственный иностранец в Палате адвокатов Москвы. В законе об адвокатуре указано, что иностранцы и апатриды имеют право сдавать квалификационный экзамен, который принимает Квалификационная комиссия. Хотя вопросы и задачи были очень сложные (как правило, 75% претендентов не сдают с первого раза), я экзамен сдал. С тех пор так и работаю в юриспруденции, являюсь членом Межрегиональной коллегии адвокатов Москвы и Профессионального союза адвокатов России. Так что я всю жизнь занимаюсь юриспруденцией.

– Как я понимаю, этот опыт много дал для вашего литературного творчества? По крайней мере, кое-какие аспекты работы юриста, например, слияния и поглощения в бизнесе, вы описываете в некоторых своих произведениях, причем с большой долей сарказма...

– Не без этого. Например, рассказ «Тапочки за рубли» абсолютно биографический. Там упоминается контора в Столешниковом переулке, где я как раз работал. Один из героев сатирического романа-перформанса «Русский Хэллоуин» также адвокат, обслуживающий героя-олигарха.

– Когда у вас проявилась тяга к литературному творчеству?

– Что касается тяги к творчеству, то, может, сработали отцовские гены. (Отец Глеба, Юрий Леонидович Кобрин, – известный русский поэт, переводчик литовской литературы. – Ред.). Свой первый роман «Флер» я начал писать еще в Вильнюсе, а пьесы сочинял уже в Москве. Учителей у меня не было, суперлюбимых авторов тоже, но были любимые, которые, конечно, влияли или на манеру подачи, или на язык изложения. Окунаешься в произведения Маркеса, Борхеса, Кафки и неожиданно для себя подпадаешь под их обаяние. Хотя я неправ. Есть два человека, которые повлияли на меня в художественном плане: один в кинематографии, другой – в литературе. В кинематографе мне открыл глаза на суть процесса творчества великий итальянский сценарист Тонино Гуэрра. Я не знаю, как за два часа мастер-класса он умудрился произвести переворот в сознании слушателей, одной лекцией расставить все точки над «i». Хотя он говорил по-итальянски (его русская жена переводила), непонимания со стороны слушателей не было абсолютно. А в литературе для меня непререкаемым авторитетом стал отец. Эти два человека доходчиво объяснили мне, что такое творчество и что такое искусство. Они не навязывали свое мнение, не указывали: вот это хорошо, а вот это плохо. Не понял сам – твоя проблема. При этом мой отец человек очень критичный, даже резкий в оценках творчества. Он считает, что нельзя графоманов хвалить. Во времена моей вильнюсской молодости мы часок-другой побеседовали о том, что такое литература, и я, видимо, что-то понял. Но осознал я это только много лет спустя. Когда начинаешь откручивать жизнь назад, только тогда и понимаешь, кто в ней оставил самый яркий след. Как ни странно, сам я не люблю поэзию – мне не хватает простора. Читая романы, повести, следишь за развитием сюжета, можешь возвращаться к началу действия. А вот с поэзией у меня не складывается. Прочитал – нить обрывается.

– Повлияла ли на вас литовская литература?

– Нет, не повлияла. Даже больше скажу: я не очень люблю литовское искусство из-за его депрессивности. По картинам художников видно, какое у них грустное, даже унылое восприятие мира. Оно очень самобытное, но мне не хватает яркости красок. В литературе то же самое. В этот приезд мы ходили с моим старым знакомым Альгисом Калантой по старому безлюдному городу. Это произвело на меня удручающее впечатление.

– Обычно бывает наоборот: все в восторге. Вы давно не были в Вильнюсе?

– Я был в прошлом году, и тогда город мне очень понравился. Мы с женой и ребенком приехали на празднование юбилея отца. Гуляли по проспекту Конституции мимо мэрии, и я еще сказал жене: «Смотри, какой современный город, как красиво застраивается». Из-за нехватки времени в тот раз не удалось побродить по Старому городу, который я очень хорошо помню с детства. А в этот приезд было грустновато. Смотрю на обшарпанные здания с облупленной, как и прежде, только еще больше посеревшей штукатуркой и вспоминаю, что при мне такого не было: граффити на стенах, пустынные улицы. Конечно, культурная самобытность осталась. Но город будто обветшал, подурнел. Обидно, что доведен до такого состояния любимый город. Наверное, потому я и уехал, что не хватало пространства, масштаба. Я не сталкивался с русофобией, сносно говорил по-литовски, но мне не хватало энергетики, напряженной интересной жизни мегаполиса. К примеру, в прошлом году с женой посетили одну за другой выставки Кабакова, Серебряковой, Репина, Поленова, Мунка… Не какие-то грандиозные уникальные события, а через запятую. На мастер-классах звезд мировой величины иногда собираются полные залы, а иногда человек 20. А в Вильнюсе, если кто-то приезжает, то это большое событие. Рядовая антреприза собирает полный зал. Маленький город, маленькая страна, мало людей.

– В своих новеллах вы писали о Москве иначе. Цитирую: вы живете там, «где ненависть противопоставляют Богу», где «все вышли из Кафки», «серые люди», «многоэтажные гробы спальных районов», «первым вдохом своим ты ненавидишь чуждый мир» и так далее. Что-то изменилось?

– Многое из этого написано 13 лет назад, под настроение. Плюс это художественный образ. Впрочем, так оно и было в 90-х и начале нулевых. За последние годы Москва сделала грандиозный скачок по сравнению с тем, что было. При Лужкове это был грязноватый город с шаурмой, ларьками и ощущением нескончаемого рынка с соответствующим поведением горожан. Сегодня это очень чистый город с улыбчивыми приветливыми людьми. Лет пятнадцать назад полицейский был бы последним человеком, к которому я бы обратился с вопросом. Сейчас, наверное, подойду к нему в первую очередь. Во время чемпионата мира по футболу разговорились с одним молодым шведом, жителем Стокгольма. У него глаза горели от восторга. Сказал, что если оценивать город по десятибалльной шкале, то он бы дал Москве все 12. За короткое время и с Москвой, и с москвичами произошли удивительные метаморфозы. Люди все вежливые, улыбаются. Интересный момент – Россия всегда стремилась быть похожей на Европу. Когда Россия начала подниматься, то сразу сделала скачок, перепрыгнув Европу 90-х, на которую равнялась. Я даже по Вильнюсу сужу. Сегодня интернет в России – один из лучших в мире, электронные государственные услуги доступны всем. Построены Московское центральное кольцо и диаметры, полностью обновлены скверы и детские площадки, началась реновация. Всего не перечислишь.

– Считается, что Москва и Питер – это не Россия. Сделай шаг за МКАД, а там полная разруха и средневековье.

– Это миф. Я в прошлом году был в Невинномысске, Пятигорске. Сочи вообще даст фору любому европейскому курорту. В Ставрополе жил в четырехзвездочном отеле, который, по моим меркам, лучший из всех, что я когда-либо посещал. А был я и в Европе, и в Азии. Невинномысск – чистейший, аккуратный город. В Питере несколько лет назад я целый осенний день провел на улице на ногах и вернулся в чистой обуви. Есть такие любители отснять убитую улицу в захолустье или дом-развалюху и проецировать эту картинку на всю страну. Все это можно найти и в Нью-Йорке, и в любой столице. Во всех странах жизнь провинциальных городов существенно отличается от столичной.

– Вернемся к вашему драматургическому творчеству. Как получилось, что ваша пьеса «Лайф-Лайф», где действие происходит в метро, первый раз была поставлена в Русском драматическом театре именно в Вильнюсе, где метрополитена никогда не было?

– Ее собирались ставить в Театре на Малой Бронной, когда художественным руководителем был Леонид Трушкин. Он сам ее выбрал и готовил к постановке. Однако из-за каких-то разногласий вынужден был покинуть театр. Мне предложили представить пьесу руководству Русдрама. Да, отец меня рекомендовал. Но связи могли сработать, а могли и не сработать. Никто никому не был обязан. Пьеса понравилась Йонасу Вайткусу, который был тогда художественным руководителем театра. Ставил спектакль известный режиссер Юрий Попов. В этом я вижу элемент удачи. Вильнюсцы первые получат новую книгу «Флер. День Города», хотя я должен был представлять ее сначала в Риге. Заболел гриппом, и в итоге получилось так, что и пьесу, и книгу впервые увидели в Вильнюсе. Ведь в Театре на Малой Бронной пьеса также очень понравилась. Худрук сам позвонил мне, настоял на встрече и буквально полтора часа осыпал комплиментами. Я тогда был очень удивлен: опубликовал пьесу в интернете и – надо же – маститый режиссер прочел, звонит мне, цитирует… Но не случилось. Для удачи все должно сойтись: люди, события, время. У меня такая ситуация была, когда один режиссер сходил в качестве зрителя на «Лайф-Лайф» в Ставрополе и решил обязательно поставить спектакль в Тольятти. Там он имел большой успех. Через некоторое время этот режиссер переехал в Калугу и в местном театре решил также поставить пьесу. Правда, попросил меня ее немного осовременить, приблизить к сегодняшним реалиям. Он нашел сценографа, труппа была готова работать, а я начал срочно переделывать пьесу, оставив тех же героев. Так появился «Лайфхак», который, увы, не увидел свет рампы.

– Осовремененный вариант, на мой взгляд, стал тяжелее для восприятия из-за обилия компьютерных терминов…

– Я согласен, что «Лайф» изящнее. Наверное, не надо было трогать. Сам я не могу смотреть одну и ту же пьесу даже такого гения, как Чехов, десять тысяч раз подряд. Поэтому легко согласился на переделку. Поскольку я пока еще живой драматург, то могу договариваться с режиссером, могу предложить два варианта, из которых можно сделать коллаж, даже с двумя возможными финалами. Но оказалось, что режиссер, решивший поставить пьесу, работал в театре по контракту и не согласовал свой выбор с директором театра, который был решительно против постановки современных пьес. А я, не зная всей подноготной, доверился человеку, из кожи лез, чтобы успеть к указанному режиссером сроку. К сожалению, в творческой среде очень мало адекватных, ответственных людей. Вот в бизнесе, например, можно дать слово, даже не подписывая договоры, и твердо его держать. Я говорю не о 90-х. В то время если слово не держишь – ты в асфальте. Так случалось со многими банкирами и бизнесменами на постсоветском пространстве. И в Литве тоже… А в творческой среде априори считается, что мы все время в проектах работаем. Проект изменился – всем до свидания. И это нормально. В ставропольском театре, где с успехом прошел спектакль «Лайф-Лайф», загорелись желанием поставить мою сатирическую пьесу об олигархах «Салон ритуальных услуг». Было много объятий, разговоров, фуршетов. А потом как отрезало. Никто даже не извинился, не объяснился. Мне, как юристу, это абсолютно неприемлемо. Я в творческой среде знаю только трех адекватных людей, у которых слова не расходятся с делом. Это писатель Юрий Поляков, журналист Евгений Додолев и главный редактор издательства «Вест-Консалтинг» писатель Евгений Степанов.

– Об олигархах, героях пьесы и романа «Русский Хэллоуин» вы также знаете не понаслышке?

– В Вильнюсе я работал юристом в финансово-промышленной группе «Статус» у Владаса Беляускаса. Со временем стал начальником юридического департамента. Беляускас был неординарный и, я бы даже сказал, харизматичный лидер. Классический олигарх 90-х годов. Я использовал в романе-перформансе «Русский Хэллоуин» (сиквеле «Салона ритуальных услуг») многие, чисто «владовские» черты. В свое время ему удалось приобрести Вильнюсский гастроном, «Детский мир», Теле-3, пивной завод «Таурас». В 24 года он заработал миллион долларов, это как сотня миллионов сейчас. И все же… Я за полгода до его самоубийства говорил, что не удивлюсь, если узнаю, что он сведет счеты с жизнью, пустив пулю в лоб. Некоторые сомневаются, что это было самоубийством. Но я помню, как он говорил мне, что если все надоест, то выстрелит себе в лоб. Я тогда удивился, ведь обычно стреляют в висок или сердце. А он повторил, что именно в лоб. В Москве до меня дошли слухи, что он ведет себя неадекватно. Кстати, когда я у него работал, он мог, например, месяцы потратить на то, чтобы учредить газету, получить лицензию, набрать коллектив, всех поздравить 31-го с началом работы, а 1-го всех уволить. Расценивайте это как хотите. Эдакий Шалтай-Болтай из Зазеркалья.

– Мне кажется, ваш сатирический роман «Русский Хэллоуин» очень кинематографичен. Не хотели бы поставить фильм?

– Это в артхаусном кино можно обойтись двумя героями в одной обстановке. Даже пьесы у меня получились очень затратными, с большим количеством персонажей, множеством декораций. Для «Лайфа» нужно воспроизвести станцию метрополитена и вагон метро, тремя стульями не обойтись. Театр и кинематограф сегодня живут по принципу: меньше затрат и больше заработков. Когда мне говорят: «Глеб, сними это кино», я отвечаю: «Нет, ребята. Вы даже не представляете, как мне тяжело заинтересовать издательство своими текстами. А если уйдешь в самиздат – считай, что ушел в никуда, не надейся, что тебя найдут. Что уж тут о кино говорить». Наверное, мир не узнал бы о гениальном писателе Франце Кафке, если бы его друг подчинился воле умирающего и сжег все его бумаги, письма и рукописи неопубликованных произведений. А прежде чем начинать кинопроект, ты должен составить бюджет, просчитать, сколько что стоит. Большинство спонсоров хотят побыстрее получить отдачу и по возможности много заработать. Поэтому появляется так много фильмов, сделанных по американским лекалам. Самые качественные окупаются и приносят прибыль, но в большинстве случаев получается «распил» бюджета.

– Наверное, успеха добиваются авторы, которые держат руку на пульсе времени, видят тенденции развития общества?

– Чтобы заинтересовать читателей, нужно охарактеризовать наиболее типичные черты современности. Гоголь, Щедрин сумели так показывать действительность, что это актуально на протяжении веков. Возьмем образ Хлестакова. Герой на все времена! У писателя должна быть чуйка, интуиция на бессмертных героев. Какие персонажи были у Гоголя, такие есть и сейчас, только ездят не на бричках, а на мерседесах, беленькие кроссовочки, жеманные ужимки.

– Один из ваших персонажей считает, что либерал – это тот, кто ненавидит родину. А вы кто по убеждениям?

– Я человек либеральных убеждений, выступаю за свободу слова, отсутствие цензуры, свободу вероисповедания и сексуальных предпочтений. Но многое из того, что сегодня нахожу в либеральной среде, мне претит. Девиантное, отклоняющееся от нравственных норм поведение мне не близко.

– Что бы вы посоветовали людям, живущим за пределами России, но стремящимся сохранить свою идентичность, связь с родиной?

– Больше читать и больше ездить по России. Не доверять средствам массовой информации. Одни пропагандируют одно, другие – другое, а правду вам могут открыть только собственные глаза.

Галина АФАНАСЬЕВА.

На снимке 3: сцена из спектакля по пьесе Г.Нагорного «Лайф-Лайф» в Русском драмтеатре Литвы.