Пушкин и обиды Литвы

«Обзор» «Крайний» Пушкин
(Автор - Татьяна Ясинская, газета "Обзор")

Когда, осерчав, вы с русской непосредственностью порой восклицаете: «Кто за это ответит? Пушкин, что ли?!!», то даже не подозреваете, насколько близки становитесь к истинному положению вещей. Ведь Пушкин уже как минимум трижды «отвечал» в ХХ веке за все беды и обиды, нанесенные Литве в целом и Вильнюсу в частности. Конечно, не сам Александр Сергеевич собственной персоной, но память о нём, воплощённая в памятнике, долгие годы стоявшем в центре столицы, у подножия Замковой горы. Об этом сегодня наш рассказ.

История первая: не ко времени

Впервые мысль об увековечении памяти поэта в виде его бюста, воздвигнутого в любимом горожанами уголке старинного парка рядом с Кафедральной площадью, возникла ровно 110 лет тому назад, в конце мая 1899 г. Тогда в честь празднования 100-летней годовщины со дня рождения поэта городское управление Вильны приняло соответствующее решение и ассигновало на эту затею немалую по тем временам сумму – 3200 рублей. Высокий - выше двух с половиной метров - двухступенчатый гранитный пьедестал будущего памятника и сам бюст были изготовлены в Санкт-Петербурге (в фирме «Косс и Дюръ» и на фабрике Берта) и доставлены в Вильну. Торжественное открытие и освящение памятника при большом стечении народа состоялось в воскресенье, 15 октября 1900 г. В нём участвовали и переехавшие годом раньше из Михайловского в виленское предместье Маркучай младший сын поэта Григорий Александрович Пушкин с супругой, местной дворянкой Варварой Алексеевной Пушкиной (урождённой Мельниковой). Кстати, одновременно и сквер, в котором установили бюст, получил название Пушкинского.

Разумеется, все надписи на памятнике в то время были выполнены по-русски. С лицевой стороны постамента золотом начертали имя и даты жизни поэта, а с обратной – дату установки бюста и две коротенькие, яркие цитаты, давно ставшие хрестоматийными:

«Слух обо мне пойдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык…»
а также:
«И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал…»

Однако добротный памятник не простоял и пары десятилетий. В годы Первой мировой войны, накануне прихода немецкой армии в Вильну, российские власти сами его демонтировали, бюст вывезли из Литвы, а гранитный постамент спустя 7 лет достался другой знаменитости – польскому композитору Станиславу Монюшке, чьи песни из чрезвычайно популярного в Вильне в ХIХ в. «Домашнего альбома» можно было услышать чуть ли не из каждого окна. На этом самом постаменте, позаимствованном у Пушкина, бюст Монюшки стоит и по сей день в сквере у костёла Св. Екатерины на ул. Вильняус.

История вторая: не к месту

Во второй раз памятник Пушкину на том же месте, что и прежде, открыли в августе 1955 года. К тому времени в родовом доме Варвары Алексеевны Пушкиной - имении Маркучай – уже 7 лет действовал историко-этнографический музей при АН Литовской ССР, позже преобразованный в Литературный музей А.С.Пушкина. И послевоенные власти снова предложили поэту, чей род, начиная с прадеда Ганнибала, неоднократно оказывался связанным с Литвой, «укорениться» в центре литовской столицы.

На сей раз памятник выглядел гораздо скромнее. На нём не было никаких цитат, даже даты жизни поэта оказались лишними. Подписан он был по-литовски всего одним словом – PUŠKINAS, так что туристы часто думали, что инициалы А.С. просто упомянуты после фамилии. Многие нынешние виленчане отлично помнят этого «второго Пушкина работы скульптора Бронюса Вишняускаса и архитектора Витаутаса Насвитиса»: небольшой бронзовый бюст стоял на невысоком полированном пьедестале. Памятник оказался почти одного роста со взрослым человеком, обычным прохожим, и в этом демократизме был даже своего рода шарм – скульптуры и памятники такого общедоступного, соизмеримого с любым простым смертным масштаба во множестве ставят теперь по всему миру – и в Литве тоже. А тогда, в 1955-м, в этом интимном масштабе была своя уютность, своя прелесть – словно короткая дистанция на пути к самому поэту, чье творчество в Литве пользовалось стабильной популярностью. Достаточно сказать, что к этому времени на литовский язык уже были переведены свыше пятисот произведений Пушкина — стихотворения и поэмы, сказки и драмы, немало прозаических произведений. Первый перевод стихотворения «Утопленник» был сделан в 1885 году Арминасом-Трупинелисом; затем Пушкина переводили П. Вайчайтис, Мачис-Кекштас, Ю. Янонис, Й.Билюнас, Л. Гира, П. Цвирка, С. Нерис, А. Венцлова, Т.Тильвитис, К.Корсакас, другие известные поэты.
Характерно, что ещё за шесть лет до открытия «второй редакции» памятника Пушкину, в 1949 году Костас Корсакас писал:

Здесь, в нашем Вильнюсе старинном
Твое немеркнущее имя
Начертано на стенах городских.
Здесь Петр Великий, как родного сына,
Крестил арапа Ибрагима,
В года своих походов боевых...

Как будто бы по всему выходило, что отношение к творчеству Пушкина и почитание его в Литве в виде скромного, но достойного памятника было - исходя из истории пушкинского рода - вполне уместным, а учитывая количество уже имевшихся переводов на литовский язык и тысячные тиражи издаваемых произведений поэта, даже органичным для тогдашнего времени и культурной ситуации.
Но, как теперь выясняется, не совсем.

Несколько месяцев назад, 14 февраля 2009 г., накануне очередной годовщины провозглашения довоенной литовской независимости, газета «Летувос ритас» (Lietuvos rytas) опубликовала большой - на две с половиной полосы - и, как раньше выражались, «ударный» материал об антисоветском бунте десятиклассников, постепенно набухавшем в 1967-1968 годах в стенах 23-ей литовской школы Вильнюса. В статье подробно описывается, как за группой шестнадцатилетних «бунтовщиков» из 10-б класса пристально следили осведомители КГБ, как его сотрудники подробно анализировали и подшивали в дело «спецсообщения» о том, например, что мальчишки распевали в Валакампяйском лесу на мотив «Интернационала» самодельные литовские стихи о довоенном национальном триколоре; о том, как они мастерили для себя из фольги или медных листов подобие довоенных нагрудных знаков – крестов Витиса или «Гедиминовых столбов»; как вслух возмущались школьным языковым дисбалансом – мол, «почему уроков литовского всего 4 в неделю, а русского – целых 5!» и т.п. Корреспондент газеты разыскала нескольких непосредственных участников тех событий (благо все они стали весьма известными в Литве людьми, двое – даже лауреатами Национальной премии), а затем сочувственно и подробно расписала с их слов, как трое наиболее отчаянных смельчаков из когорты «бунтовщиков» упросили своих мам связать им свитера красного, желтого и зелёного цветов и потом разгуливали по проспекту Гедиминаса эдакой «патриотической троицей» под самыми окнами КГБ. В соответствии с этой символикой они обдумывали планы издания стенгазеты под названием «Светофор» и прочие подобные идеи. Но высшей точкой антисоветского сопротивления десятиклассников, по их замыслу, должен был стать взрыв… памятника Пушкину в центре Вильнюса накануне 16 февраля 1968 г. В общем, Александр Сергеевич снова оказался крайним.

Запланированная акция, к счастью, не состоялась – на уровне замысла её предотвратили отнюдь не школьные наставники, а органы госбезопасности. Но история стала широко известна в городе, и, как теперь пишет «Летувос ритас», её втихаря одобряли многие: «Не одного литовца в то время нервировало то, что этот памятник появился в самом сердце Вильнюса, а молодых бунтарей это просто бесило». Непосредственные участники событий, хоть и с лёгкой иронией к своим «детским шалостям», сами это подтверждают. Нынешний лауреат Национальной премии Литвы, скульптор Римантас Сакалаускас доверительно сообщает корреспонденту: «Как я потом узнал, этот Пушкин всех задевал – и в других школах тоже. Он тоже был включён в их программы». А нынешний весьма популярный в Литве психотерапевт Эугениюс Лауринайтис, по выражению газеты, иронизирует: «Это было высшая патриотическая задача, которую мы только могли себе вообразить».

Когда за комментариями к далёкой «пушкинской истории» к уважаемому психотерапевту обратилась газета «Обзор», доктор уже не иронизировал, а не на шутку рассердился.

- Да какое событие? Какое происшествие? – раздраженно переспрашивал он. - Это была всего-навсего фантазия фантазия юнцов-десятиклассников, как надо восстанавливать независимость - мол, взрывая неугодные памятники. Никаких серьёзных действий мы не предпринимали и предпринять не могли. Глупая юношеская фантазия - не более того.

- Но почему её объектом стал именно Пушкин?

- Да первое, что под руку попалось. Памятник стоял на видном месте - в центре города, в сквере, где мы любили гулять. Никакого особо негативного отношения именнно к Пушкину у нас вообще-то не было. Обычное подросткое хулиганство, которое не состоялось. И слава Богу!

Конечно, теперь можно с облегчением произнести: и слава Богу! Но преподносить эту историю спустя сорок с лишним лет в одной из крупнейших газет европейской страны как похвальный патриотический порыв литовской молодёжи как-то не совсем неприлично. И в страшном сне невозможно себе вообразить, что случилось бы с нынешними русскими школьниками из Литвы, задумай они таким же образом выразить свое несогласие с обязательными теперь для изучения произведениями Майрониса или Мажвидаса, памятники которым стоят во многих городах страны. Да и количество уроков литовского в русских школах уже лет пятнадцать как превышает количество уроков русского, однако бунтовать по этому поводу никому низ детей не приходит в голову. Может, педагоги в русских школах мудрее?..

Занявшись этой историей, не могу не упомянуть ещё одну случайно обнаруженную мною характерную вильнюсскую деталь, типичную для 1955 года – времени установки второго памятника Пушкину в литовской столице. Как пишет eddim, посетитель одного из интернет-форумов, вокруг постамента пушкинского памятника небольшая площадка была выложена гранитными плитами, взятыми с ликвидированного еврейского кладбища на ул.Филарету. И один из приятелей eddim‘a, ныне покойный Борис Плавин, «с гордостью говорил о своей почти родственной "близости к Пушкину": после дождя на некоторых плохо отшлифованных плитах отчетливо проступали буквы еврейского алфавита, и на одной из них можно было прочесть фамилию Плавин. Это был его дядя, умерший незадолго до войны».

Несостоявшийся акт планировавшегося патриотического террора против Пушкина, кстати, легко сошёл с рук юным литовским бунтовшикам, ведь все они были из разряда номенклатурной «золотой молодёжи». Папа одного занимал пост министра строительства в правительстве республики, отец другого возглавлял отдел ЦК партии по делам религий, третьего – служил завхозом во влиятельнейшем идеологическом концерне - издательстве ЦК… Лишь одному из ребят, сыну известных актёров Национального театра и впоследствии популярнейшему барду, лауреату Национальной премии Витаутасу Кярнагису, пришлось после этой истории перейти из обычной школы в вечернюю, школу рабочей молодёжи. Что неожиданно оказалось даже весьма кстати: Кярнагис быстро понял, что учиться в ней намного легче и приятнее, и спустя несколько месяцев даже перетащил за собой в «вечёрку» еще несколько ярких личностей, которым в строгих рамках дневной 23-ей школы уже давно было тесновато. Несмотря на преследование КГБ, никаких серьёзных последствий для судеб юных бунтовщиков не последовало, и в положенный срок все они без малейшей заминки поступили в вузы.

К слову, свободолюбивая, но отнюдь не «золотая» молодёжь того же времени несколько иного направления – поклонники хиппи, ансамбля «Биттлз», длинных волос и т.п. – расплатились за своё понимание свободы куда серьёзнее. Как рассказала ученица той же школы, впоследствии известная актриса Нийоле Ожелите, тех, кто ездил автостопом в лагеря хиппи под Таллинном, кто подпольно переводил на свой язык рок-оперу «Иисус Христос - суперзвезда», кто стачивал пальцы в кровь о струны самодельных электрогитар, и за которыми тоже неотступно следило КГБ, – всем им госбезопасность надолго выписывала «волчий билет» на получение высшего образования. Литовские «дети цветов» узнали об этом лишь многие годы спустя.

История третья: не ко двору

И она – самая короткая. Как оказалось, незрелый бунт в головах литовских подростков конца 60-х годов все-таки реализовался в 1992 г. прошлого теперь уже века. Когда молодая литовская независимость почувствовала себя победившей и вполне утвердившейся, одним из первых – снова крайним – опять стал памятник Пушкину. Несмотря на его внешнюю скромность и надпись на государственном языке, он отчаянно мешал кому-то, стоя на прежнем месте. И памятник дореволюционному поэту Пушкину решили убрать из центра Вильнюса даже раньше, чем монумент советскому генералу И.Черняховскому – причём убрать куда подальше. Узнав об этом замысле, возмутились многие, в печати появилось немало писем, осуждающих эту идею. В конце концов - если уж отменить замысел вовсе невозможно – Русский культурный центр не раз предлагал перенести бюст Пушкина в ограду Пятницкой церкви, откуда началась «пушкинская история» в Литве, и где для этого по сей день достаточно места. Но, как объяснил потом не пожелавший обнародовать своё имя чиновник, и такую идею не приняли потому, что названная церковь тоже стоит в центре города, даже на ещё более оживлённом туристическом маршруте: «ведь тогда придется каждому иностранцу, приехавшему в столицу Литвы, рассказывать о русском поэте Пушкине». «Дистиллированное краеведение» одержало верх, и однажды ночью, опасаясь людских глаз и возмущения, памятник тихо перевезли в Маркучяй, где его встретили… два предыдущих варианта того же бюста того же автора. «Ну что, брат Пушкин, сообразим на троих?! – весело подмигнув, наверное, улыбнулись друг другу копии.

Литературное послесловие

А теперь позволим себе взгляд на «пушкинские гонения» с несколько неожиданной стороны.
В 1971 г. на кафедре русской литературы Вильнюсского университета студенткой Т.П. был с блеском защищен диплом на тему «Переводы русской поэзии на литовский язык на рубеже XIX-XX вв.». Это были в основном стихотворения, опубликованные в журналах Aušra и Varpas в начале ХХ в., произведения нынешних классиков литовского национального и языкового возрождения – Вайжгантаса, Майрониса и т.п. В ходе кропотливого исследования студентки многократно оказывалось, что за свои авторские произведения будущие литовские классики иногда выдавали… прямые переводы из русской поэзии, чаще всего - из Лермонтова. И когда спустя годы классиков литовской литературы начали переводить и издавать по-русски, казусы обратного перевода выявлялись не раз. Скажем, Корней Иванович Чуковский – не только замечательный детский писатель и поэт, но и глубокий литературовед – тоже обнаружил в поэзии, выходившей на языках «народов СССР», как минимум четыре прямых заимствования лермонтовского стихотворения «Горные вершины» - без малейшей ссылки на первоисточник.

Вероятно, произведения Пушкина были известнее лермонтовских и заимствовать их напрямую было затруднительнее. Но если бы в центре Вильнюса на месте пушкинского бюста стоял лермонтовский, возможно, с ним расправились бы ещё быстрее.
Татьяна Ясинская, корреспондент «Обзора»,
член Правления Русского культурного центра Литвы